Я тоже не свожу с него глаз - так бывает всякий раз, когда бы мы ни встретились, всякий раз, когда предоставляется возможность оценить, насколько ниже он сумел пасть.

Я всматриваюсь в лицо, очертания которого знакомы мне так же хорошо, как и запах крови. Изменяются лишь детали. Поверх свидетельств прежних преступлений я ищу следы новых. Ищу призраки прошлого, высеченные, навсегда запечатленные в его плоти.

Говорят, глаза - это зеркало души, и я заглядываю в них, чтобы увидеть его душу. Мне хочется обнаружить там чувство вины или боли - хоть одну честную эмоцию, пускай даже это будет ледяное равнодушие. Хоть что-то, что сумеет убедить меня в том, что он все еще способен чувствовать, что он все еще человек. Я должен знать, что он не монстр, и какие-то крохотные частички того, чем он мог бы стать, еще живут в его порочном сердце.

Глубоко ввалившиеся глаза, тускло-бледная, словно восковая кожа - резкий готический контраст. Плохое освещение тут не при чем - оно лишь слегка подчеркивает оставленные бессонницей размытые серые круги и темные изящные брови. Дымчатые тени цвета бургундского пролегли вниз от внутренних уголков неожиданно широко посаженых, почти детских глаз, и тонкие, словно нити паутины - и притом будто выжженные каленым железом - морщинки у внешних. Длинные ресницы обрамляют мутные, покрытые паутинкой лопнувших капилляров, белки. Безжизненные радужки цвета бутылочного стекла - сейчас всего лишь тоненький желто-зеленый ободок вокруг расширенных в полумраке зрачков.

Все это признаки переутомления, возможно, даже болезни, но как бы старательно я ни вглядывался, в этих глазах нет ни намека на эмоции. Они красивы, как изумруды - и так же мертвы.

Ответ известен.